Вновь в Латвии обсуждают «говорить или нет политикам/чиновникам/героям с русскоязычной аудиторией на русском»: некоторые телевизионные программы (латышские) устраивают голосование в прямом эфире; гневные письма «в прессу» пишут политики; эксперты публично признаются, когда был их «последний раз на русском». Обычно я не высказываюсь по поводу политической жизни в Латвии. У меня есть другие любимые страны: вот уже долгие годы я занимаюсь исследованием авторитарных режимов и сопутствующих им информационных войн. Но сегодня — в том числе и про Латвию.
Манипуляции и махинации
Какая одна из главных целей информационной атаки?
Влияние. Для этого нужен контроль. Например — контроль над сообщением.
Ради этого в рамках информационных операций внедряются агенты, создаются целые псевдоинституты для того, чтобы появилось нужное «экспертное мнение» на нужном языке в нужной стране. Классика информационной поддержки и/или психологических операций. У некоторых стран содержатся «лингвистические» военные подразделения, для влияния на территории противника создаются информационные платформы. Все это очень большие материальные и интеллектуальные инвестиции. Но с переводом немало подводных камней.
Перевод с одного языка на другой — это потеря контроля над сообщением,
это отказ от возможного контроля над процессом кодирования и отказ от попытки заложить желаемое в процесс декодирования информации; это отказ от контроля над эффектом этого самого процесса коммуникации. То есть — это сознательный отказ от тех инструментов (вербальных и невербальных, если речь идет о телевидении), которые используются, чтобы повлиять на аудиторию. Если все очень упростить — оружие (сообщение) не используется, а просто передается в другие руки.
Есть много историй про искажение смысла в результате манипулятивного перевода. Например весной французский канал Canal+ рассказал про «придуманный» перевод в сюжете про протесты во Франции, продемонстрировав интервью на языке оригинала. После уже канал «Россия» перевел переведенный перевод. У одной Джен Псаки, бывшего представителя Госдепа США, найдется с десяток таких историй с переводами ее слов. Возможно и это послужило стимулом тому, чтобы в социальных сетях Латвии представительство США заговорило на русском. Активно русскоязычных работников ищет и посольство Великобритании.
Дело техники
Как делается перевод на телевидении, например, сюжета для новостной программы? Журналист записал интервью, приехал в студию, отсмотрел интервью с политиком, который не говорит на языке основной аудитории программы. Что дальше? Журналист сам делает перевод. Закончив все подготовительные работы, он идет на монтаж. Там он будет «складывать» свой текст, видео, и интервью, а с ним и перевод, в одну историю, которую потом покажут в новостях. Еще раз: переводом занимается сам журналист, не являющийся профессиональным переводчиком.
Текст на телевидении пишется не для того, чтобы его читали — чтобы его слушали.
Каждый переведет в меру своих знаний, умений и в соответствии с тем, попадает ли он на монтаж и сколько времени остается до эфира.
Цитата с переводом часто бывает склееной из двух фраз в одну, остается точное начало фразы (обычно пару слов в начале речи можно услышать на языке оригинала), а дальше текст уже может не соответствовать тому, что говорится на экране. То есть герой это журналисту сказал, но только через несколько фраз после начальной, а журналист это склеивает в одно высказывание. Возможно такое? Возможно. Обычная практика монтажа, но на языке оригинала почти всегда можно проследить место склейки, увидев смену кадров или услышав его (смена интонаций, темп, дыхание).
Новый голос
Многие новостные программы делают так называемый voice over — перевод, начитанный поверх голоса героя (оригинала). То есть человек (спикер), как говорящая картинка, обретает новый голос. Как подыскивают голоса? Часто новым голосом героя становятся видеоинженеры, администраторы, коллеги-журналисты. В общем, главное различие — мужской голос или женский.
Обычно пробегающему мимо коллеге суют лист с текстом (цитатой) и он даже не видит видео с героем, не видит эмоций, не слышит акцентов, не знает темп говорящего. Он видит только текст. Это не художественная озвучка. В лучшем случае чтец примерно представляет, как герой разговаривает (если это знакомый ему политик). Акценты в тексте чтец, а это далеко не всегда журналист, расставляет «под настроение». Правки к цитате иногда делает тоже чтец, потому что текст сложно прочитать с первого раза. И появляется новая версия перевода «на коленке».
Прямой эфир
В прямом эфире также основной способ — наложить голос с синхронным переводом на голос героя. Для таких случаев необходим профессиональный переводчик, оборудованное помещение и подключение «к эфирной», что создает дополнительные финансовые расходы.
С чем следует еще считаться? Чаще всего переводчики — женщины, чаще всего герои программ — мужчины. Синхронный перевод бывает хаотичен, особенно в ситуациях, когда говорящего, как в анекдоте, нужно «с языка политика перевести на язык народа».
Психологические аспекты voiceover
Аудитория предпочтительнее относится к материалам (включая фильмы) без перевода поверх оригинального языка. У такого вида перевода есть эффект театральности: он напоминает аудитории о просмотре таких медийных продуктов как кино (игра, ненатуральность, неестественность, вмешательство).
Также зритель героя, за которого «наговаривают» поверх оригинальной речи, воспринимает как «иностранца», не относящегося к его группе. Все эти эффекты означают утрату контроля.
Территория гибридной войны
В канун Рождества американский канал CNN опубликовал очередной материал про гибридную войну и Россию. Госсекретарь министерства обороны Латвии Янис Гарисонс жуналистам рассказывает: «We're facing Russian propaganda, information warfare and even psychological warfare almost daily. / Мы сталкиваемся с российской пропагандой, информационной войной и психологической войной практически ежедневно». Про Латвию и ее роль в возможной Третьей мировой в ноябре писали многие ведущие издания, включая Bloomberg и Foreign Policy. В один голос журналисты и эксперты признают — война (информационная/психологическая) идет.
А теперь возвращаемся к отказу от выступлений на русском. Группа по сполчению общества, основанная при президенте Латвии, порекомендовала политикам общаться на русском с русскоязычной аудиторией Латвии. Но тихого обдумывания рекомендации не получилось, не успели опубликовать отчет, как политики и эксперты стали критиковать и группу, и президента, и...
Тем временем в Украине, в Эстонии да и в России эти самые латвийские политики говорят на русском практически без акцента. Такой русский язык «на экспорт». В связи с чем возникает вопросы:
Так где война? А кто воюет? И воюет ли? И конкретно по поводу «выборочного» отказа от общения — что это за стратегия и какое психологическое влияние оказывается на внутреннюю русскоязычную аудиторию? И если это операция, то в чью пользу?
