Ответы на эти вопросы помогают понять, в какой степени наше общество свободно, творчески раскрепощено, настроено на прогресс и инновации.
С одной стороны, мы все имеем представление о латвийских темах-табу, «экспериментирование» с которыми может привести к разного рода неприятностям. Это прежде всего касается вопросов государственного языка, истории, национальной идентичности. С другой стороны, не до конца понятно,
как у нас в стране обстоят дела с восприятием и культурой новаторства в целом — не только в части всем надоевших «запретных» тем, но и вообще с пределами допустимого в разных сферах деятельности.
Сам я несколько раз радикально менял или расширял род занятий — занимался музыкальным творчеством, государственно-чиновничьими делами, фундаментальной и прикладной наукой, преподаванием, социальным предпринимательством, общественной деятельностью. Таким образом, у меня сложилось представление о пределах дозволенного в каждой из этих сфер, в том числе и в области искусства, в данном случае музыкального, и в академической сфере — или, конкретнее, латвийского научно-экспертного сообщества, представляющего социальные науки.
Совсем недавно я посетил концерт латвийского экспериментального дуэта Mona de Bo и даже приобрел их диск. И то, и другое последние лет пятнадцать — поступки для меня крайне нетипичные. После распада СССР концерты современной музыки я посетил лишь дважды: решил все же не пропустить приезды в Ригу легендарного и уже ныне покойного Лу Рида и героев моей юности словенцев Laibach.
И вот теперь Mona de Bo. До этого знакомые рекламировали мне их как наследников традиции фри-джаза конца 1950-х, начала 1960-х — музыки, которую я до сих пор слушаю. (Признаюсь, в Mona de Bo я этого влияния совсем не услышал — композиционно скорее это был такой минималистский гитарный прог-рок, правда, в отличие от классических групп направления, тяготеющий к «гаражному звучанию». В целом, однако, мне музыка дуэта понравилась. Понравилась именно своей экспериментальностью, смелостью, так сказать, «выходить за пределы» и «расширять сознание».)
На концерте присутствовала разная «субкультурная» интеллигентная молодежь, как мне показалось, почти целиком латышская. Отметились и известные представители латышской интеллектуальной общественности — главный редактор satori.lv Илмар Шлапин, например.
Публика была благодарная, встречала очень хорошо. Нам, музыкальным экспериментаторам периода заката советской эпохи, найти «благодарного слушателя» было куда трудней. В самом конце 1980-х, несмотря на ветры перемен и свободы, наше творчество вызывало недоумение даже у представителей культурного андеграунда. (Музыкальная смесь, которой мы тогда мучили публику, и впрямь была гремучей. Непричесанный фри-джаз образца Альберта Эйлера и Орнетта Коулмана переходил то в электронную пульсацию в духе нью-йоркского дуэта Алана Веги и Мартина Рева Suicide, то в монотонный «моторик-бит» а-ля краут-рок. Помню, что немцы Can и Neu! у нас тогда были особенно в почете.)
При этом не исключаю, что сегодня наши музыкальные эксперименты пришлись бы ко двору. В сфере искусства, мне кажется, латвийское общество сдвинулось в сторону позитивного отношения к экспериментаторству. Я, естественно, это вижу не только на примере концерта Mona de Bo и не только в сфере музыки. Я все-таки не настолько выпал из латвийской культуры и контркультуры, чтобы не чувствовать тенденции.
Иными словами, с пресловутыми «раздвиганиями границ» и «выходами из зон комфорта» в искусстве у нас все более-менее в порядке.
В своей статье 1965-го года «Революция, Колтрейн и авангард» американский профессор-марксист Фрэнк Кофски (Frank Kofsky), используя известную теорию научных революций и парадигм Томаса Куна, сравнивает между собой научную и эстетическую революции. Под последней Кофски подразумевает революцию в искусстве. Сквозь ее призму он анализирует новаторские тенденции в джазе конца 1950-ых годов. Кофски приходит к интересному выводу:
представители науки, по сравнению с музыкантами, обладают гораздо большей автономией и свободой в плане осуществления экспериментов и кидания вызовов господствующим парадигмам.
Против музыкального же новаторства , по мнению Кофски, выступает целый ряд враждебных музыканту сил: соревнующиеся между собой в злословии критики-рецензенты, промоутеры, представители звукозаписывающих компаний, владельцы клубов и т.д. Каждая из этих групп в ограничении творческой энергии музыканта преследует собственный экономический интерес. Академическое сообщество, считает профессор-нонконформист Кофски, наслаждается независимостью, интеллектуальной свободой и творческой автономией.
Кофски писал о ситуации в США. Я, поработавший некоторое время в американской академической среде, могу подтвердить, что в данном случае профессор прав. Но это, к сожалению, не про нашу страну.
В сфере научно-экспертной деятельности в Латвии, дело с советских времен не сдвинулось вовсе. Старые догмы и ограничения просто были заменены новыми.
Опыт работы в трех высших учебных заведениях и двух исследовательских институтах Латвии дал мне ясное представление о границах, в которых может существовать и «творить» наше научно-экспертное сообщество. Конечно, я здесь вправе говорить преимущественно о социальных науках, к которым сам принадлежу.
Латвии до реальных академических свобод и подлинно автономной научной деятельности пока еще далеко.
Наше поле социальных наук практически полностью зачищено от «подрывных» идей, ставящих под сомнение главенствующие идеологические и политические догмы. Даже если эти догмы очевидно тормозят развитие страны.
В академической среде любого государства существует своя система карьерного продвижения. Как правило, она связана с присвоением ученых званий, с получением должностей в вузах, с избранием во всевозможные научные советы и редколлегии журналов, с доступом к различным грантам и с перспективами работы в научно-исследовательских проектах и программах.
Система карьерного продвижения на Западе, в частности США, регулярно выносит наверх не только благонадежных и лояльных службистов, но и эксцентричных носителей «несистемных» и «внесистемных» идей. Притом, делает она это в массовом порядке: сомневающихся я просто призываю ознакомиться с профессорскими составами в ведущих западных университетах.
Наше научно-экспертное сообщество четко осознает грань, которую по карьерным соображениям лучше не переходить, и отлично понимает, в какие области лучше не соваться вовсе.
Даже мятежно настроенные представители академического сообщества предпочитают просто критически комментировать действия представителей власти, не предлагая радикальных альтернатив, избегая всего «дестабилизирующего, экспериментального и провокационного».
Проблема, однако, в том, что без рискованных экспериментов, интеллектуальных провокаций, разрушения табу, без признания позитивной, созидательной роли нонконформизма и инакомыслия, наука развиваться не может.
